Трактат о двух Сарматиях

«Трактат о двух Сарматиях» выдающегося польского гуманиста Матвея Меховского, опубликованный в 1517 г. в Кракове, был, как известно, первым в европейской исторической науке трудом, специально посвященным истории стран Восточной Европы с древнейших времен до начала XVI в. Эта скромная книжечка, переизданная на протяжении первой половины XVI в. по крайней мере пять раз (в том числе в Париже, Базеле и Венеции), сыграла важную роль в ознакомлении европейского общества с прошлым восточноевропейских народов.

Естественно, что Меховский не мог просто положить в основу своей работы исторические труды предшественников (хотя, например, хроника Длугоша и дала ему много ценных сведений), но должен был сам собрать материал, на основе которого мог бы построить изложение истории «Сарматий». При описании древнейших периодов истории Восточной Европы главным источником для него явились, естественно, сообщения античных авторов. При изучении же средневекового периода истории Восточной Европы Меховский должен был опираться на источники другого характера, не только устные, но и письменные.



Ряд работ, использованных Меховским в этой части его труда, известны: «Космография» Энея Сильвия Пикколомини, «Венгерская Хроника» Туроци, «Хроника» Яна Длугоша (последними двумя он пользовался особенно часто) и сочинения некоторых других западноевропейских хронистов. Однако, если извлечь из «Трактата» заимствования из трудов этих писателей, то останется еще немало интересных сообщений, происхождение которых до сих пор остается неустановленным. Между тем при написании истории Восточной Европы Меховский несомненно должен был обращаться к письменной традиции населявших ее народов. Восточноевропейские письменные источники действительно были ему известны. Так установлено, что, излагая в своей «Польской хронике» известия Длугоша по истории Киевской Руси, Меховский в ряде случаев дополнил их сведениями, почерпнутыми из какой-то южнорусской летописи. Так как первые книги «Хроники» были написаны раньше, чем «Трактат о двух Сарматиях», то ясно, что к тому времени, когда Меховский приступил к написанию этого труда, восточноевропейские письменные материалы несомненно имелись в его распоряжении.

Целью настоящего небольшого сообщения, конечно, не может быть выявление всех восточноевропейских письменных источников «Трактата». Это — тема для большого исследования. Здесь лишь делается попытка определить происхождение некоторых сведений о Московии, помещенных Меховским в 1-й главе второго «Трактата» второй книги его знаменитого труда.

Описание Московии начинается с небольшого дорожника. Из всех путей, связывавших Московию с Великим княжеством Литовским и различные русские области между собой, в дорожник отобраны лишь пути из Москвы на северо-восток: через Устюг и Вятку в районы северного Приуралья, откуда в те времена поступала на восточноевропейский рынок драгоценная пушнина. Можно думать, что Меховский получил этот дорожник от русского или литовского купца, торговавшего мехами.

Далее помещено описание русских княжеств, входивших в состав Московпп. Новгорода и Пскова среди них нет в. На первом месте среди этих княжеств Меховский называет Московское. О нем он сообщает очень немного: ему известно, что оттуда «на войну выходили тридцать тысяч знатных бойцов, а селян — шестьдесят тысяч». Здесь как бы взвешиваются военные возможности Московского княжества. И это по существу единственное, что он сообщает о нем.

Более подробны сведения Меховского о Твери: ему известно, что в этом городе было 160 деревянных церквей, деревянная крепость («Castrum») и единственное каменное здание — собор св. Спаса. Однако и здесь на первом плане стоит оценка военных возможностей: Тверское княжество в состоянии выставить 40 тысяч знатных воинов. Тверь, в изображении Меховского, таким образом, обладает большими военными ресурсами, чем Москва. Уже это обстоятельство заставляет усомниться в том, что Меховский описывает современное ему положение русских земель, и позволяет выдвинуть предположение об использовании им какого-то более раннего письменного источника, содержавшего сведения о русских землях в XV в. Это предположение подтверждается темп сведениями, которые сообщает Меховский об удельных тверских княжествах. Ему было известно, что к Тверской земле принадлежали княжества Зубцовское, Холмское, Клинское, и сколько каждое из них могло выставить воинов. Холм-ское княжество, образовавшееся еще в XIV в., прекратило свое существование в 1485 г., когда последний холмский князь Михаил Дмитриевич был сослан в Вологду 7, а земли его конфискованы. Зубцовское княжество возникло в 1425 г., когда умер, пробыв на великокняжеском столе всего четыре недели, тверской князь Юрий Александрович. Великокняжеский стол перешел к его брату Борису, а сыну Юрия Александровича — Ивану был дан в удел город Зубцов.

О Клинском княжестве каких-либо прямых сведений не имеется. Это, однако, еще не означает, что его не существовало. В пользу достоверности сведений Меховского о Клинском княжестве говорит здесь уже то обстоятельство, что Клинское княжество правильно причислено им к Тверской земле. Можно высказать и некоторые предположения о времени возможного существования этого княжества. Дело в том, что если известны родовые владения (Холм, Микулин, Кашин и др.) различных ветвей тверского княжеского рода, то мы ничего пока не знаем о владениях младшей линии этого рода — семьи князей Дорогобужских. Все поиски центра удела Дорогобужских князей — Дорогобужа — на территории Тверского княжества по существу не привели к положительным результатам, хотя исследователи и усматривали этот Дорогобуж в селе Дорожаеве Тверской губернии 9. Дорогобуж, которым владел тверской князь Андрей Дмитриевич, находился, однако, вовсе не в Тверском Великом княжестве, а в Литве. В этом полностью убеждает следующая запись в «книге данин» Казимира IV, где читаем: «пану Кгастовту, воеводе Троцкому князя Андрея Дорогобуского именье, со всем как князь Андрей Дорогобужский держал: Дорогобуж, Мутишин и Великое поле» 10. Эти владения, которые Андрей Дмитриевич «держал», несомненно, от великого князя литовского, были им потеряны в 1440 г., когда восставшие против литовской власти смольняне пригласили его к себе воеводой п. Дорогобуж, таким образом, никак не мог быть центром тверских владений дорогобужских князей, и весьма вероятно, что таким центром был именно Клин. Однако Клинское княжество к началу 50-х годов, по-видимому, прекратило свое существование: тверской писатель, инок Фома, автор «Слова похвального о великом князе Борисе Александровиче», писавший в 50-х годах XV в., упоминает о постройках Бориса Александровича в «области Клинской». Клинскип удел, следовательно, к этому времени вошел в состав владений тверского великого князя 12. Таким образом, сведения Меховского о трех тверских княжествах обрисовывают нам положение, существовавшее в Тверской земле во второй четверти XV в.

Для дальнейшего уточнения датировки следует выяснить еще одно обстоятельство: почему из довольно большого количества тверских удельных княжеств отмечены только три: Холмское — самое значительное, Зубцовское и Клинское.

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно, по-видимому, обратиться к московско-тверским договорам, которые представляют ,собой по форме соглашения между московским и тверским княжескими домами. Тверская земля, как и Московская, юридически была совладением тверского княжеского рода: великого князя тверского и его «младшей братьи». Однако далеко не всех тверских удельных князей великий князь признавал своей «братьей», т. е. в какой-то мере соправителями; в разное время к их числу принадлежали разные лица, и отнюдь не все тверские князья.

Московско-тверской договор 1437—1440 гг.13 заключали с тверской стороны помимо самого тверского великого князя трое тверских удельных князей: дядя великого князя Федор Федорович Микулинский, его племянник, уже упоминавшийся князь Иван Юрьевич Зубцовский и некий князь Андрей Иванович. Так как все попытки отыскать среди представителей тверского княжеского рода князя Андрея Ивановича переписчика (документ сохранился только в копии конца XV в.) и видеть в Андрее Ивановиче князя Андрея Дмитриевича Дорогобужского. В одновременно выданной жалованной грамоте Тверскому Отрочу монастырю именно эти три князя и упоминаются в качестве «младшей братьи» тверского великого князя — соучастников пожалования, и в том же порядке, как и в договоре 14. Холмские князья в этих документах не упоминаются; очевидно, в конце 30-х годов они еще не играли важной роли в тверских делах.

В московско-тверском договоре 50-х годов XV в. упоминаются лишь двое тверских князей: Дмитрий Юрьевич Холмский, дядя тверского великого князя, и Иван Юрьевич Зубцовский 15. Дмитрий Юрьевич, видимо, скоро умер, так как в московско-тверском договоре 1462—1464 гг. упомянут уже его сын Михаил Дмитриевич вместе с Иваном Юрьевичем Зубцовским. Состав «братьи» тверского великого князя отражал таким образом изменения в отношениях между великим князем тверским и отдельными князьями и семьями княжеского рода. Усиливалось влияние холмского князя, а положение микулинских и дорогобужских князей ухудшалось. Запись о трех тверских княжествах явно отражает тот момент, когда холмский князь уже стал наиболее крупным и влиятельным (это произошло после 1440 г.), а клинский князь (по нашему предположению, Андрей Дмитриевич Дорогобужский) еще был жив и пользовался влиянием. Такое положение могло существовать лишь в 40-е и в начале 50-х годов XV в.

Еще более уточнить хронологический промежуток позволяют те сведения, которые приводит Меховский о ярославских княжествах. Он называет следующие княжества: Кубенское, Ярославское, «Шугерское» {Шехонское?) и Шаховское, отмечая их размеры в длину и ширину в милях. Само упоминание всех этих княжеств явно говорит о времени до 1463 г., когда ярославские князья, по образному выражению Ермолинской летописи, «простилися со всеми своими отчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичу, а князь великии против их отчины подавал им волости и села».



Упоминание о Кубенском княжестве ведет к еще более раннему времени. Как известно из дошедшей до нас родословной традиции, «Кубе-на», т. е. земли по реке Кубене, входила в начале XV в. в состав владений ярославского князя Ивана Дея. От него Кубена перешла в «приданое» к его зятю Семену, владевшему землями в Заозерье, т. е. к северо-востоку от Кубенского озера. По своим новым владениям князь Семен и его потомки получили родовое прозвище кубенских князей. Кубеной, однако, князь Семен владел недолго, так как «у него взял Кубену князь великий». Это событие имело место до лета 1447 г., когда по договорам 19 июня и сентября 1447 г. Заозерье «кубенских князей» было передано в «удел» двоюродным братьям московского великого князя Василия II — Михаилу Андреевичу Верейскому и Ивану Андреевичу Можайскому. В этих договорах Кубена прямо названа «вотчиной великого князя».

Таким образом, использованный Меховским источник был, по-видимому, составлен в 40-х годах XV в., но не позднее 1447 г.О Рязанской,земле Меховский сообщает только одно: «эта земля может выставить на войну 15тыс. „бояр"» («boiarorum») (здесь Меховский, по-видимому, передает терминологию источника). Зато очень интересна его запись о Суздальском княжестве: «Княжество Суздальское и многие соседние с ним опустошены и разорены татарами». Это место находится в полном противоречии с представлениями Меховского о современных ему московско-татарских отношениях. Он, например, хорошо знает, что о «государях» казанских татар, их «деяниях и генеалогии не пишут, так как они данники князя Московии». Между тем полностью разорить Суздаль и соседние с ним земли могла только Казанская Орда. Здесь мы снова имеем дело с источником Меховского, показания которого опять-таки ведут к 40-м годам XV в., когда казанский хан Улу-Мухам-мед «засел» Нижний Новгород и начались страшные татарские набеги на соседние русские земли. Особенно сильно была разорена Суздаль-щина в 1445 г., когда татарский хан Махмутек разбил и взял в плен под Суздалем великого князя московского Василия II. Еще в конце XV в. «Мамотякова рать» была для жителей Суздалыцины тем памятным событием, от которого производился отсчет лет. Татарские набеги продолжались и позднее, но от них страдали главным образом Нижний Новгород и Владимир, а не Суздаль. Если наш источник имеет в виду, говоря о разорении Суздаля татарами, именно «Мамотякову рать», а это весьма вероятно, то в этом случае его составление довольно уверенно можно отнести к 1446 г. Такая датировка, не противоречащая всем предшествующим наблюдениям, позволяет объяснить одно странное обстоятельство, на которое уже обращалось внимание выше: военные возможности Твери оцениваются более высоко, чем военные возможности Московского Великого княжества.

1446 год — время, когда достигла высшей степени остроты феодальная война в Московском Великом княжестве. Временная победа галицкого князя Дмитрия Шемяки привела к массовому выезду за рубеж сторонников свергнутого Василия Темного. В Литву выехал один из крупнейших удельных князей Василий Ярославич Серпуховский, служилые князья — Ряполовские и Оболенские «и иные многие дети боярские». Другие многие «бояре Васильевы», как сообщает тверской летописец, «отъехали» к тверскому великому князю Борису Александровичу, искавшему соглашения со свергнутым московским князем. Естественным результатом всех этих событий й было временное усиление Твери и ослабление Москвы.

Описание русских земель у Меховского завершается (весьма характерно!) сообщением о том, сколько воинов может выставить Казанская Орда, хотя истории этой Орды посвящены особые главы «Трактата». При этом указывается, что «замок Козан принадлежит государю Московии».

Это сообщение решительно противоречит предполагаемой только что датировке «Описания» 1446 г. Здесь, однако, следует иметь в виду, что Меховский, пользуясь своим источником, был, по-видимому, уверен, что в нем описано современное положение русских земель. Во всяком случае из просмотра его труда очевидно, что никакими другими сведениями о русских княжествах, помимо разобранного выше источника, он не располагал. По отношению к Казанской Орде дело обстоит иначе. К истории татарских орд, кочевавших в обширных степях Восточной Европы, Меховский проявлял большое внимание и располагал о них обширной, хотя и не всегда достоверной информацией. Так, например, ему было известно, что свергнутые крымским ханом Менгли-Гиреем его братья Хайдар и Ямгурчей бежали к Ивану Васильевичу, князю Московскому, который принял их и дал им княжество Казанское. Эта запись, совершенно неверная с фактической стороны, показывает, что Меховский знал о том, что Казань подчиняется московским великим князьям, и вполне мог внести соответствующее уточнение в свой источник. Таким образом, эта фраза не может поколебать полученных результатов. Вывод о том, что Меховским использован письменный источник, характеризующий состояние русских земель и Казанской Орды примерно в 1446 г., остается в силе.

Теперь остается выяснить, не отразился ли использованный Меховским источник в других частях его «Трактата». Одно такое место может определенно быть отмечено в главе о казанских татарах: «Эта Казанская Орда имеет около 12 тысяч бойцов, а при необходимости, когда они созывают и других татар, они могут выставить до 30 тысяч воинов».

Связь этого места с фразой «Описания», разобранной выше, совершенна очевидна. Более того, ясно, что фраза «Описания» представляет собой краткий пересказ того текста, который только что приведен. Вместе с тем очевидна связь этого места со всем текстом «Описания» и по форме й по содержанию. Характерно и то, что Меховский ничего не сообщает о количестве воинов, например, Крымской Орды, о которой он должен был бы знать больше, чем о Казанской. Таким образом, представляется весьма вероятным, что в главе о казанских татарах Меховский лишь передал более подробно одно из мест источника, использованного им затем при описании Московии. Это наблюдение, показывающее, что Меховский сокращал имевшийся у него источник, чрезвычайно важно, и с ним неизбежно придется считаться в дальнейшем.

Что же представлял собой использованный Меховским источник? Бросается прежде всего в глаза, что о некоторых землях Меховский не сообщает ничего, кроме размеров их военных сил. Оценка военных возможностей дается дифференцированно с учетом и армии из «благородных» воинов и возможности созыва ополчения. Можно, конечно, предполагать, что в источнике Меховского имелись сведения и другого характера, но он их опустил. Учитывая, однако, общие задачи и характер его труда, такое предположение следует считать маловероятным. Напротив, обзор «Трактата» в целом показывает, что Меховский, в отличие от Герберштейна, был вполне равнодушен к военным вопросам. Из его очень обстоятельного описания обычаев и нравов татар мы ничего не узнаем ни об их вооружении, ни о размерах военных сил, ни об обычаях ведения войны. То же самое можно сказать и о его описании Литовского Великого княжества. Эти вопросы Меховского, по-видимому, не интересовали, и соответствующие особенности своего источника он мог скорее ослабить, чем подчеркнуть.

Вместе с тем военно-политический характер «Описания» не позволяет относить его к категории географических сочинений, а заставляет скорее видеть в этом источнике часть какого-либо политического проекта, в котором вероятнее всего формулировались задачи литовской политики на Востоке Середина 40-х годов, как уже отмечалось в литературе 25,— период активизации литовской политики на Востоке. Уже в 1444 г. Казимир Ягеллончик предлагал Великому Новгороду перейти под протекторат литовского великого князя. В 1445 г. началась война между Московским и Литовским Великими княжествами. Правда, военные действия скоро прекратились, а в 1449 г. был подписан «вечный мир» между обоими государствами. На заключение этого мира литовский великий князь и его рада пошли, однако, не без известных колебаний.

Обострение, начиная с середины 40-х годов, феодальной войны в Северо-Восточной Руси привело к значительному ослаблению главного политического противника Литвы — Великого княжества Московского. Тем самым открывались благоприятные перспективы для литовской экспансии на Востоке.

К открывавшимся возможностям литовская рада не могла, разумеется, оставаться равнодушной. У нее, конечно, должны были складываться определенные планы на Востоке. Отражением этих планов является любопытный документ, относящийся как раз к интересующему нас времени. Это «крестоцеловальная запись» одного из «служилых» литовских князей Ф. Л. Воротынского. Последний приносил присягу в том, что, если король «посадит на великом княжении Московском» его зятя, князя Ивана Андреевича Можайского, то он обязуется заставить своего зятя выполнять сформулированные в записи условия: признать себя «братом молодшим» Казимира IV, передать великому княжеству Литовскому ряд спорных территорий и т. д. Запись датирована 16 февраля 1448 г.26 В 1447/48 г. господарская рада27, таким образом, серьезно предполагала посадить на московский престол своего ставленника. В связи с этим и интерес к политическому положению на Северо-Востоке должен был быть весьма значительным.



В этой обстановке появление проекта литовской политики на Востоке представляется вполне естественным. Трудно только видеть в таком проекте официальный документ, составленный, например, писарями госпо-дарской рады. Скорее всего он представлял собой что-либо подобное известной «Записке» Штадена. Судя по хорошему знанию политической обстановки, сложившейся в 40-х годах XV века в Северо-Восточной Руси, автора этого документа, вероятно, следует считать русским эмигрантом в Великом княжестве Литовском, может быть тверичом, так как его сведения о Тверской земле наиболее подробны.

Через 60 лет после этих событий его проект стал каким-то образом известен Меховскому, который, отбросив содержавшиеся в нем политические рекомендации, включил в состав своего труда интересное описание русских земель середины XV в.